Моэ Судзуки родилась в Токио, изучала фотографию в Лондонском колледже коммуникаций при Университете искусств Лондона. Вернувшись в Токио после Великого восточно-японского землетрясения 2011 года, Моэ самостоятельно освоила навыки переплета книг и начала карьеру визуального художника, работая преимущественно с фотографиями, смешивая их с архивными изображениями и иллюстрациями для создания повествований в форме книги. Её работы сосредоточены на таких темах, как жизнь сообщества, люди с ограниченными возможностями и духовность.
Фотокнига Моэ SОКOHI стала победителем премии LUMA Rencontres Dummy Book Award в Арле в 2021 году. Год спустя вышел тираж фотокниги, созданный в коллаборации с издательством Chose Commune.
Команде Низины выпала удача взять интервью у Моэ Судзуки — результатом стал глубокий диалог о смыслах, мотивации создавать искусство и осмысленном подходе к диалогу со зрителем. Приятного чтения!
Интервью также доступно в оригинальной версии по ссылке: ENG Version
Менялись ли ваши повседневные взаимодействия с отцом по мере того, как вы всё глубже погружались в работу над Sokohi? Было ли что‑то новое или неожиданное, что вы начали замечать — то, на что раньше не обращали внимания?
Все началось, когда мы стали жить вместе в 2018 году. В то время у него быстро прогрессировала глаукома, и ему становилось всё труднее справляться с делами самостоятельно. У меня тогда был сын, и мы решили жить вместе.Однажды утром он попросил передать ему чашку с кофе, но его рука просто ухватилась за воздух. Тогда я поняла, насколько слабо он стал видеть — гораздо слабее, чем я предполагала. Это заставило меня начать работу над этим проектом, погружаясь в мир, который он видел на самом деле.
В Sokohi слепота выглядит не только как утрата зрения, но и как пространство, где начинает работать воображение, чтобы установить контакт и прийти к пониманию другого опыта. Когда вы работали над книгой, было ли у вас чувство, что вы тоже начинаете видеть по-другому — перепроживать чужой опыт, который изначально вам недоступен?
Я стала размышлять о том, что на самом деле означает «видеть». Сначала я расстраивалась из-за того, что мы с отцом больше не будем видеть одни и те же вещи, но потом поняла, что невозможно знать, воспринимают ли два человека одно и то же одинаково. Мы никогда этого не узнаем. Это осознание дало понять, что способность видеть не всегда означает видеть вещи как они есть. Точно так же и слабое зрение не обязательно означает, что ты не можешь ничего видеть. Наблюдая за отцом с глаукомой, я поняла, что видеть — это не только про зрение, и что мы часто не видим своими глазами полной картины.
Идея лазерных отверстий в страницах, имитирующих слепые пятна, производит очень сильное впечатление. Как она родилась? Это было интуитивное решение с самого начала или результат поиска? Были ли в этом поиске другие идеи или эксперименты?
Я часто спрашивала отца, каким стал для него мир с тех пор, как начала развиваться глаукома. Он описывал, что мир будто стал покрыт тонкой бумагой или занавеской, с резкими контрантрастами и пр. Что меня особенно поразило, так это то, что, когда он пытался сфокусироваться на чем-то, он видел множество маленьких дыр, как на рисунках Яёи Кусамы. Сначала я накладывала точечный рисунок на фотографии, а позже начала использовать лазерную резку — в основном на старых семейных фотографиях и в дневниках. Выжженные отверстия символизируют то, что он уже не мог видеть, иллюстрируя повреждения зрительных нервов по мере прогрессирования глаукомы.
Почему вы решили отказаться от этой идеи в версии от Chose Commune? Это было связано с техническими ограничениями или с вашим собственным ощущением книги на новом этапе?
Да, для крупного издания существовали технические ограничения, но важнее на мой взгляд то, что тогда и Chose Commune, и я были готовы создать новую сюжетную линию для SOKOHI. Авторская версия с использованием лазера была сделана в период быстрого прогрессирования глаукомы у моего отца. Он перенёс операцию, чтобы предотвратить дальнейшее ухудшение, но она не увенчалась успехом. Оглядываясь назад, можно понять, что у него тогда была легкая депрессия, и наше внимание было полностью сосредоточено на нашей потере.
Однако в процессе работы над SOKOHI совместно с Chose Commune прогрессирование глаукомы у отца замедлилось. Он научился пользоваться iPad и iPhone исключительно на ощупь, с помощью голосовых команд, начав совершенно новую жизнь: гулял с друзьями, у которых тоже были проблемы со зрением, или с опекунами — в кино, на выставки, в отпуск и так далее. Потеря зрения — это не конец света! Он шагнул вперёд в нечто совершенно новое. Поэтому я захотела создать новую сюжетную линию для SOKOHI, чтобы задокументировать его путь и Chose Commune дали мне такую возможность.
Что для вас оказалось самым интересным или новым в работе с Chose Commune над изданием Sokohi?
Как я уже говорила в предыдущем ответе, монтаж новой последовательности всегда был очень увлекательным. Chose Commune также направили мое внимание на снимки, снятые отцом на его iPhone, что добавило важное измерение проекту. В то время в Европе, был Woodshock, который создал определённые сложности при выборе бумаги и работе с ней, но я заметила, что в фотокниге всегда появлялся новый слой смысла — даже из самых неожиданных источников.
Для вас привычнее работать над книгами в формате интенсивного погружения или это всегда долгий, многолетний процесс? Как вы обычно ощущаете момент, когда проект завершён и пора отпустить его?
Обычно это долгий процесс. Я работаю над последовательностью своей фотокниги на стене, на экране компьютера и в напечатанной сшитой книге, иногда просматривая её снова и снова — как фильм. Для меня очень важно, чтобы страницы моей последовательности листал кто-то еще, так я получаю более объективное восприятие. Когда ритм сюжетной линии гармонично складывается и устанавливается, я вижу её завершённость (но, конечно, остаётся ещё много дизайнерских аспектов, которые нужно учесть).
В процессе работы над книгами у вас есть свои маленькие ритуалы или даже странные привычки, которые могут показаться забавными со стороны?
Возможно, ответ такой же, как выше?
Ваши проекты часто вырастают из личного, но со временем раскрывают более широкий контекст — культурный, социальный, политический. Для вас это способ нащупать точки напряжения в обществе? Как вы чувствуете: может ли личная история существовать вне этого контекста?
Все именно так! Глубоко личная история всегда связана с более широким социальным контекстом и наоборот. Мне кажется, что мы обманываем себя, думая, что знаем всё, ведь каждый день мы сталкиваемся с морем поверхностной информации, которая подавляет наше активное мышление. Возможно, мое легкое сопротивление этой тенденции — это способ визуального создания нарративов, которые позволяют нам прикоснуться к чьему-либо личному опыту и представить себе его жизнь, а также социальный контекст, стоящий за всем этим.
Ваша последняя книга Aabuku рассказывает о невидимом загрязнении воды и земли на Окинаве, о токсичном наследии PFAS, оставленном американскими военными базами, и о жизнях людей, связанных с этими местами. В какой момент вы поняли, что хотите исследовать эту проблему и создать своё личное высказывание?
Моя мама живёт на Окинаве. Однажды она рассказала мне, что перестала использовать водопроводную воду для питья и приготовления пищи из-за загрязнений. Это был только начало. Чем больше я изучала тему, тем больше парадоксов об этом острове и PFAS* я находила: красивая природа рядом со скрытым загрязнением; химическое вещество, которое почти незаменимо в нашей жизни, но при этом токсично. Тогда я решила развивать эту историю в виде проекта.
*ПФАС — группа синтетических фторорганических соединений, которые рассматриваются как массовый, опасный и сложный для устранения загрязнитель окружающей среды. Одновременно с этим данные соединения имеют огромное значение в экономике и используются при производстве большого ассортимента товаров.
Для Aabuku вы несколько лет провели целую экспедицию и исследование: собирали научные отчёты, архивные материалы и рассказы местных жителей. Можете подробнее рассказать, как строился этот процесс? С чего начали, как находили людей и работали с их историями, как посещали заражённые районы? Как герои реагировали на ваш интерес?
В то время исследование загрязнения имело решающее значение, так как проблема загрязнения ПФАС на территории Японии была недостаточно изучена, и не существовало никаких государственных нормативов, касающихся качества питьевой воды. Кроме того, истории, связанные с базами США на Окинаве, всегда вызывают острые реакции. Те, кто поддерживает размещение баз на этой территории, могли принять эту историю и всех, кто с ней связан, за мишень, поэтому мне пришлось быть предельно осторожной при проведении исследований и сборе доказательств. После того как я составила список всех загрязненных базами районов, я начала искать людей, которые имели личную связь с этими местами. Среди них были местные старейшины, проводящие ритуалы у колодца, фермеры, использующие подземные воды для орошения, и люди, которые пьют водопроводную воду без каких-либо сомнений.
Кого-то из них знала моя мама, кого-то я нашла в социальных сетях, прочитав их посты, а некоторых мне рекомендовали интервьюируемые. Я всегда носила с собой макет книги Aabuku и показывала его людям при первой встрече, после чего они начинали рассказывать свои собственные истории.
Какой вы видите дальнейшую жизнь книги Aabuku? Есть ли у вас внутреннее ощущение, с кем эта книга особенно должна встретиться?
После работы над проектом Aabuku на Окинаве я продолжаю работать над сиквелами в Окаяме и ещё, возможно, продолжу исследование в одном месте в Японии, где выявлено загрязнение ПФАС, но оно вызвано иными, не связанными с военными базами источниками. Я планирую выпустить эти фотокниги в виде трилогии в конце 2026 года. Сейчас я глубоко убеждена, что эту историю нельзя ограничивать рамками художественных галерей или фотокниг, предназначенных только для проведения досуга. Как сделать так, чтобы книга стала доступна более широкой аудитории? По какой цене? Где ее можно продавать? Какие возможности и события можно использовать? Я ищу способы сделать трилогию Aabuku, рассказывающую историю, с которой в той или иной мере связан каждый человек в мире, более доступной для широкого круга читателей.
Что для вас сегодня даёт наибольший смысл в художественной практике? Есть ли что-то, что вы себе разрешаете теперь — как художница — чего раньше не позволяли?
Как визуально выразить чью-либо личную историю, которую может рассказать только сам человек.
Фото проектов и их экспонирования: Моэ Судзуки
Фото книг: Chose Commune, Reminders Project
