Лиза Паутова «g1rl.exe»  

Показываем проект участницы лаборатории проектной фотографии Лизы Паутовой — 

«Проект исследует подростковую женскую сексуальность как феномен силы, уязвимости и природного права, возвращая девочкам контроль над их желаниями, которым традиционно манипулировали и подавляли мужчины. Это переосмысление женского опыта через природное, звериное толкование, где сексуальность становится не только источником удовольствия, но и оружием.

Исторически женское желание и наслаждение подавлялись — из страха, из желания контроля, из неспособности мужчин с ним справиться. Мужское наслаждение публично и изучено, женское же остается тайной, скрытой, внутренней. Девочка-подросток, находящаяся на границе между детством и взрослостью, становится пространством парадокса: ее желание необузданно и естественно, но оно делает её одновременно сильной и уязвимой. Мужчины, неспособные манипулировать зрелой женской сексуальностью, используют её девичью незрелость, чтобы получить доступ к тому, что недоступно для них в рамках взрослых отношений».

Путь героини

Героический путь в мифе — всегда путь покорения: мужчина отправляется, чтобы победить чудовище, пройти через испытания, выстоять. Женский путь в фольклоре — другой: героиня редко побеждает монстра, потому что чаще всего сама им становится. Превращение — форма её инициации.  

В сказках это не слабость, а механизм трансформации. Принцесса-лягушка, Царевна-лебедь и другие. В японском фольклоре — лисица-оборотень кицунэ, соблазнительница и дух, принимающий форму девушки. В кельтских мифах — selkie, морская женщина, превращающаяся в тюленя и обратно. В ирландских историях — bean sídhe, банши, что одновременно плачет и предсказывает смерть. Во всех этих образах — не разрушение, а распаковка иного, звериного начала, заключённого в женской телесности и травме.

Мужчина, по Кэмпбеллу, вступает в бой. Женщина, по фольклору, вступает в кожу.     

В оригинальной версии «Красной Шапочки», зафиксированной Шарлем Перро, финал звучит как прямое поучение: 

«Little girls, this seems to say, 

 never stop upon your way. 

 Never trust a stranger-friend, 

 no one knows how it will end. 

 As you’re pretty, so be wise, 

 wolves may lurk in every guise.»  

История — как моральная инструкция: не спи с незнакомыми мужчинами, если ты хочешь остаться «девочкой». Но что, если девочка сама — волк? Что, если она не просто встретила чудовище, а впустила его внутрь себя? 

В моей интерпретации Красная Шапочка — это подросток, которая ещё не умеет управлять своей телесной силой, звериным желанием, но чувствует, как оно растёт, рвётся наружу, становится формой — и формой желания, и формой защиты. Подростковая сексуальность здесь — не «извращённая», а необузданная, как пульс, как бег, как щетина на спине волка. Но под ней всё равно — девочка: нежная, ранимая, растерянная.   

Лес

Сегодня девочки не блуждают по тёмному лесу — они бродят по интернету. Сначала — блоги и форумы, потом Tumblr и ВК в 2010-х: сигареты на подоконниках, эстетика многоэтажек, гифки с анорексичными телами и текстами о пустоте. Сегодня — TikTok, Instagram и бесконечные core-сообщества, в которых девочки показывают боль: фрагментами, жестами, камерой телефона.  

Хэштеги вроде #traumacore, #weirdcore, #cutecore, ведут в пещеры цифровой тоски, где эстетизирована боль, пустота, растерянность, недолюбленность. Это не всегда желание смерти — это попытка выжить, оформив внутреннее в пиксели.  

Интернет становится логовом девочек-подростков, и именно поэтому форма point-and-click игры, визуальной новеллы и гипертекста — естественная оболочка проекта. Это родной язык девочек, которые привыкли разговаривать через ссылки, окна, фразы в кликах. Они не требуют логики — они требуют внимательности, слежения за потоком, расшифровки телесного.  

Форма как переживание

Проект принимает форму интерактивного кибер-пространства. Каждое взаимодействие — приближение к боли, к зверю, к себе. Это не документ, не фиксация, а переинициация: попытка перезаписать память, вернуть себе фигуру желания, через игру, через девочку, через монстра, которого она не боится.     

В фотографиях я не документирую, я создаю пространства-переходы. Это не сцены, а состояния: то, что возникает между желанием и страхом, жестом и стыдом, ролью и самостью. Я возвращаюсь в пубертат, но не чтобы его вспоминать., а чтобы перепрошить. Открываешь архив фотографий и вдруг обнаруживаешь перед собой что-то слишком личное, слишком нежное и одновременно слишком страшное, чтобы назвать его прямо.